Пойду в парке посижу.

Там хорошо. Шуршит зелень, пиликают птички, никто не наводит суету, не плачет, не смотрит укоризненно и не клянчит получить по жопе. Тут просто старый треснутый асфальт, по которому ползают жуки, понурившиеся от зноя деревья, гиперактивная белка с клочковатым хвостом, да… девушка, идущая по дорожке неподалеку.

Она бросалась в глаза, иначе не скажешь. Не девочка, девушка, видно по лицу, но очень хрупкая, маленькая. Пропорционально сложенный небольшой человечек со взрослым лицом и худенькой фигурой, явно не одаренной природой. Узкие бедра, плечики, без намека на грудь или чуть ниже. Белые волосы, ресницы и брови, из-за чего я сразу подумал, что она альбинос, но нет. Просто очень светлая блондинка в воздушном белом сарафане на бретельках.

Она просто гуляет, вертя по сторонам головой и постоянно улыбаясь.

Светлая солнечная улыбка досталась и мне, вместе с внимательным взглядом темно-синих глаз, кажущихся огромными на остреньком женском личике.

Мне. Довольно крупному высокому парню с полумаской на лице, в растянутой майке-алкоголичке, с сигаретой в зубах и прической, напоминающей взбешенного ежа. В полузаброшенном парке, где больше никого нет и вполне может быть, что и не появится в ближайшие часы.

…а она улыбнулась не задумываясь.

Однако…

Глава 14. С миру по нитке

Иногда мысли — это единственное утешение, которое остается. Конечно, подобное высказывание можно перефразировать так, что мысли, в принципе, свои или наведенные, вообще единственное утешение человека, но этой фигней (перефразированием) мы страдать не будем. Вообще, если ты решаешься на похищение беременной женщины — это уже весомый знак, что время лишних мыслей ушло.

— Заткнись и виси молча! — прохрипел я, устаканивая хнычущую ношу на плече. Голосовые связки саднили как неродные, голос было не узнать. Да что там, вообще не понимал, как висящая на плече разбирает, что я ей там хриплю. Или вообще в сознании, так как одеколон «Шипр», которым я чуть ли не омылся, валил с ног даже меня. А у беременных, говорят, обоняние острее. Тем более у женщин.

— Не надо…, — плаксиво пропыхтели у меня с плеча, — Я ничего не сделала!

— Сделаешь — верну назад, — каркнул я, продолжая свой путь впотьмах.

Дорога была незнакомой, эту часть подземки я не знал совершенно, но шел вперед, ориентируясь по горящим тусклым лампочкам фонарей. Они горели далеко не все, поэтому запомнить весь маршрут было легко именно по рабочим лампочкам. Впрочем, особо долгим он не был, куда сложнее было стащить живого и могущего орать человека из его квартиры, доставив в машину, а потом, вспоминая навыки вождения из прошлой жизни, привезти сюда, где и сунуть сквозь фальшивый канализационный люк вниз, под землю.

— Тихо, я сказал! — выдал я начавшей хныкать ноше по хорошо в прошлом знакомой жопе. Ну нет, жопа-то в принципе и осталась знакомой, чего это я, просто, как говорится, сожженные мосты и всё такое? Ну, вы понимаете?

Так, вот наша остановка. Чуть-чуть, еле заметно приоткрытая… стена. Да, натуральный тупик, натуральная старая обшарпанная стенка. Но приоткрытая, потому что это не стенка, а дверь, к тому же герметичная. Остается лишь зайти внутрь, в большое сухое помещение, закрыть эту стенку, а потом нащупать выключатель, породив свет и очередной испуганный всхлип от своей ноши, которую я положу на пол.

Так, где это у нас? Ну вот же стол. Снимаем с него толстый старый полиэтилен, стараясь не потревожить залежи пыли, устроившие там лежбище. Слегка тревожу, приходится отступать, да радоваться, что в маске. Ничего, сейчас уляжется.

Окидываю взглядом разложенные на столе предметы, соединенные между собой проводами, пылью и мышиным говном. Что тут делали мыши и как они сюда попали — тоже мысль лишняя.

Подхожу к похищенной, сдергивая с её глаз повязку. Та, разглядев меня, скулит от страха. Еще бы, я бы и сам скулил. Не знаю, откуда Янлинь отрыла этот чудовищный зеленый свитер, но он настолько ужасен, что можно сниматься в фильмах ужасов без грима. Комковатый, неровный, весь в узелках, толстый как сволочь, с рваными рукавами… жуть. Она даже отдавала мне его, зажмурившись. А еще лыжная маска на голове, оранжевые глазные линзы, которые мне уже порядком надоели, и рожа, вымазанная черными тенями. Вся.

— Вставай! — вздергиваю я Сидорову на ноги, а затем подталкиваю к столу, — Чини!

— Ч-что?

— Чини, — хриплю, добавляя в голос угрожающих ноток, — Ремонтируй это. Быстро. Но хорошо. Поняла?

— Я н-не знаю, ч-что это! — лепечет девушка.

— Тебе и не надо, — тычу я пальцем в несколько квадратных мощных плат, расположенных в центре лежащего на столе безобразия, — Чини.

— К..

— …или я отрежу тебе ягодицу.

Нелишняя мысль — за всю историю неосапиантики не было ни единого случая выкидыша. Разумеется, если не считать совсем уж изуверских экспериментов «Стигмы», о некоторых из которых я узнал от поддатой Неллы Аркадьевны за время посиделок в её комнате «Лазурного берега».

Моя горемычная бывшая очень ценит свою жопу, поэтому принимается за дело, постоянно бросая на меня опасливые взгляды. Морщусь, но вновь хриплю, объясняя ей, что если сделает работу хорошо и качественно — то окажется дома. Если некачественно, то как-нибудь проснется без ягодицы, а то и двух. Добавляю, что прижгу раны порохом так, что никакая восстановительная медицина зад этой пирокинетичке не вернет.

Огонь, да. Вокруг его нет. Мы под стадионом. Очень важный момент, потому что эта всхлипывающая немочь на самом деле может зверски зажечь, стоит ей дотянуться чувствами до открытого огня. Поэтому я даже не притрагиваюсь к сигаретам, просто смотрю, как Юлька медленно водит ладонями над оборудованием, возвращая ему работоспособность. Ей… трудно.

Ну да, это ведь не блузку восстановить. Здесь у нас кое-что, чему просто не существует аналогов.

Наш славный, могучий и прекрасный Советский Союз — это не только место, где невозможно себе построить даже маленькую частную собственность, но также и то, где можно довольно легко отыскать в заброшенном подвале суперкомпьютер. Особенно если он сгорел буквально на втором старте от дикого скачка напряжения. Особенно если он — университетский любительский проект шести крайне талантливых неосапиантов. И, конечно, особенно если о нем известно лишь очень узкому кругу лиц.

Суперкомпьютер? Неправильное слово. Скорее просто компьютер, над физикой и химией которого очень сильно поиздевались необычайно талантливые ребята, превратив груду железа в мощнейшую вычислительную машину на процессорах, сформированных по технологии 0.2 нанометра. Не верится, что такое вообще возможно, но неосапианты — удивительны. В моем мире на момент, когда я завернул ласты, высочайшей из доступных потребителю была технология на шесть нанометров, а здесь чуть ли не уровень начального квантового компьютера.

Сидорова уже вся мокрая, но продолжает воздействовать на разложенную машинерию. За жопу переживает. Это она правильно делает. В жизни бы не сказал, что вот эта мешанина проводов, плат, конденсаторов, размерами чуть ли не с палец и, подумать только, нескольких диодныхламп, способна на большее, нежели стать калькулятором, но товарищу Молоко куда как виднее.