— Зачем нам мальчик? Пусть дружит нас с самой Окалиной!

— Точно! Подру…як!!

Что за звук? А это я, делающий очередную глупость.

— Юля! Лети сюда! — позвал я девушку призрака, с радостью вырвавшуюся из вновь собравшегося окружения. Дождавшись, пока подлетит, я сунул ей схваченных мной ранее «фей», сопровождая жест щедрости словами, — Это кукла Маша, это кукла Миша. Дарю!

Выглядела Палатенцо с двумя охреневшими миниатюрными неосапиантами в руках чрезвычайно забавно! Она даже растерянно полетела до дому до хаты, явно ховать подарки, но раздавшийся гневный писк заставил её ойкнуть и отпустить добычу. Та, взлетев на высоту метра в три, начала ругаться микроскопическими голосами, но увидев, что я снимаю с ноги тапок, псевдокитайские псевдофеи тут же куда-то смылись. Но очень ненадолго.

Так, что это вообще такое было? Я зарылся в дела. А, вот. Онахон и Охахон Умаровы, близняшки. Ох, чувствую, мы с ними наплачемся…

— Витя…, — голос всеми забытого Васи был какой-то совсем уж жалобный, — А кто все эти люди?

— Это наши новые соседи, товарищ, — преувеличенно бодро ответил я мальчику, — С некоторыми из них мы даже подружимся!

— С некоторыми? — проявил проницательность ребенок с горящей головой.

— А некоторые случайно попадут в стиральную машину, — почти пообещал ему щедрый я, глядя на бешено скачущую по двору кошку, оседланную двумя микроузбечками.

Вот дурдом.

Один взгляд и жест старой китаянки порождают слегка переливающийся радугой непробиваемый прозрачный шар, в котором две «феи» оказываются заперты с чрезвычайно злой кошкой. Шар катается, внутри него орут на разные голоса, а я начинаю улыбаться. Правда, улыбка тут же пропадает, когда я вижу высунувшийся из плюща на втором этаже «Жасминной тени» автомат. Ну, его дуло то есть.

А это еще что такое?!

Поднявшись, попадаю почти в казарму. В общем зале отдыха два военизированных подростка уже расправляют здоровенное красное знамя. Один его конец закрывает телевизор. Остальные «детки» по комнатам с напрочь раскрытыми дверьми в основном заняты чисткой автоматов и пистолетов, стоя на коленях перед кроватями, на которых это добро разложено аккуратно на газетке. Одна из девушек деловито переодевается, ни грамма не смущаясь открытой двери. Снующим туда-сюда парням откровенно фиолетово на открывающиеся виды, вполне, на мой вкус, привлекательные. А что самое жутковатое — всё тут происходит в полной тишине. Нет, лязг, скрип, скрежет, шлепки босых ног по полу, всё это есть. Но они не разговаривают.

— Товарищ лейтенант! — ко мне подошел тот самый Захар Петляев, что представлялся первым, — Разрешите доложить! Обустройство на новом месте происходит согласно графику! Через семь минут будет готова первая патрульная тройка из Ежовой, Семина и меня, нам нужно будет оценить периметр…

— Тихо…, — бормочу я, — Тихо. Автомат из окна убрать! В окна больше ничего не совать! Открытый штурм здания исключен! Вооруженными патрулями периметр секретного объекта не демаскировать!

Последнее сильно подламывает картину мира бедного юноши, который охрипшим голосом просит прояснить, объяснить и указать. Окружающие нас занятые люди, прекрасно слышавшие как мои, так и его слова, тут же начинают молча и не сговариваясь скапливаться вокруг меня. Это настолько кринжово, что даже не слегка. Пытаюсь удержать морду лица и придумать, как донести.

Придумываю. Мягко и дружелюбно объясняю политику партии, мол, подзащитные — это важно, но и социальная адаптация тоже, придётся совмещать, работая за троих. Последнее этих человекоподобных роботов не пугает ни грамма. Кажется, их вообще ничего не пугает. Когда я вижу ранее переодевавшуюся девушку, слушающую нас в лифчике и одном носке, понимаю, что не обманулся в первоначальном выводе. Это — роботы. Советские терминаторы. Ну и несчастные дети заодно, но на последнее мне плевать. Я считаю, что ребенки из своего детства вообще никаких выводов делать не умеют, а жить начинают лет с 18-ти, когда это в принципе можно назвать жизнью. Так смысл с ними возиться?

Странно, но как оказывается, вся эта свистопляска вокруг «лейтенанта Изотова» — это не их безусловный рефлекс на старшего по званию, а действительно, я состою в вертикали командования как оперативный офицер. Тот же Петляев, видимо, старший у всей этой группы зомби, притаскивает мне запечатанный конверт. Вскрываю, ознакамливаюсь, пожимаю плечами. Приказ действительно есть. От Окалины-старшей. Суть переданного военным канцеляритом полная размытая фигня, а вот в прилагающихся записках всё куда более прозаично.

— Значит, вы будущие «когти» …, — задумчиво тяну я, оглядывая стоящих вокруг меня бесстрастных молодых людей. От вида девушки в лифчике и без трусов, сосредоточенно рассматривающей меня, чешется кожа на голове.

— Так точно, товарищ лейтенант!

Хмыкаю, командую «вольно», ухожу звонить Колдуну. Алексей у меня указан как ответственное лицо, которое будет гонять этот молодняк по своим программам. Перед самым звонком меня осеняет, поэтому я делаю сначала другой звонок — по интеркому. Мне лениво отвечает женский голосок.

— Товарищ Кладышева, приходите на плюс второй этаж, я вам больно сделаю, — обещания из меня сегодня льются щедрым потоком.

Прилетевшую брюнетку, одетую во все перекособоченное, представляю местным «роботам», а потом озадачиваю партийным заданием — закупить на весь этот отряд цивильной одежды разного фасона. Ну и заодно, на предварительных собеседованиях, проверить, насколько оловянным солдатикам перекосили чердаки и вообще, лечится ли подобное. И как с ними вообще быть. Кладышева, обманутая в лучших ожиданиях, пытается торговаться и канючить, но я её игнорирую, вовсю гавкаясь с Колдуном по телефону.

Наконец, догавкавшись до устраивающего обоих компромисса, я бросаю трубку и начинаю изрыгать накопленную мудрость на оловянных солдатиков. Эта мудрость заставляет их в максимально быстром темпе распихивать оружие по углам комнат, прививает им определенные рамки и границы, подготавливает к скорому визиту бабы Цао, которая у «солдатиков» теперь за маму и остальных родственников. Затем, бросив на произвол судьбы жалобно выглядящую Кладышеву, стоящую потерянной сироткой с портновским метром в руках, я торжественно удаляюсь. Прозрачный шар во дворе уже не катается, а смирно стоит на одном месте. Лежащую там на боку кошку чешут две слегка подранные и покусанные узбекские феи.

Понимаю, что с меня на сегодня — хватит. Если есть что-то не похожее на нормальную жизнь, как представляю её я, так вот это как раз всё происходящее. Поехавшая мазохистка, плаксивая и дерганная призрачная девочка, кошколюбивый Салиновский, Вадим, которого я скоро начну считать жителем лифта, целых две группы категорически не похожих друг на друга неосапиантов, с которыми теперь надо жить. И…

…смотрю, как два «солдатика», как я уже точно решил называть этих жителей второго этажа, лезут на крышу. С красным флагом. Не тем здоровенным знаменем, что расстелили у себя, а с таким, поменьше. Не хочу задаваться вопросом, где они взяли флагшток… или швабру. Хочу как баба Цао — стоять на крыльце с приложенной к лицу рукой. Но нельзя. Обязательно кто-нибудь озадачит.